Автор книги Ирина Лукьянова
Читать книгу
Психологическая повесть в рассказах – о детстве, школе и ненависти. Опубликована в издательстве «ПРОЗАиК»
Подходит читателям 13–16 лет.
Дай сдачи
- Мам.
- Ну.
- Я больше не пойду в школу.
- Что случилось?
- Ничего, просто не пойду.
- Для «не пойду» должны быть причины.
- Мне надоело.
Чтобы он сказал, в чем дело, его, наверное, надо пытать. Надо вытягивать из него каждое слово клещами. Или задействовать навыки активного слушанья, ёпрст, надо следить за каждым своим словом и сочувственно глядеть, и тогда, может быть, когда я окончательно потеряю терпение и соберусь заорать «долго ты мне еще голову морочить будешь, выкладывай уже, что там у тебя стряслось» — он, запинаясь на каждом слове, расскажет, наконец, что Женька Гладких его уже достал, а Татьяна Владимировна тоже достала. Что Гладких дразнит его и бьет каждый день, а Татьяна Владимировна говорит «бестолочи» и «придурки лагерные», обещает, что они всем классом станут бомжами и дворниками, что никогда не сдадут ЕГЭ и ГИА, что не поступят даже в заборостроительный колледж и вообще ничтожества.
Собрание. «Ну что вам сказать? Ну плохо. Как всегда. Ничего не знает. Ничего не делает».
«Ребенок, давай я тебя заберу на экстернат?» — «Не хочу, у меня в классе друзья». – «Ты в школу общаться, что ли, ходишь?» — «А что там еще делать?»
«Елена Ивановна, ваш Женя все время к моему Илье пристает». – «А я что с ним сделаю? Отец его порет каждую неделю, а он хоть бы хны».
«Татьяна Владимировна, ну может, не стоит каждый урок им говорить, что они никуда не поступят?» — «Анастасия Викторовна, но вы же видите, какой контингент в этом классе».
«Женя, что тебе от Ильи нужно?» — «А пусть он мне за базар ответит». – «Как ответит?» — «Ну пусть он мне за базар ответит». Глаза туманные, полупьяные, на устах улыбка, и качается с ноги на ногу, туда-сюда, туда-сюда.
У меня уже нет гнева – всех убить, одной остаться, всех порвать, как Тузик грелку. Нет гнева, нет ярости, нет сил, только тоска.
Я выросла и выгородила себе пространство жизни, где Татьяна Владимировна мне встречается только на собрании, а мама Гладких только в маршрутке. А Бирюкова, Иванова и Иванцова вообще не встречаются.
Но теперь оно аукнулось детьми. Это называется социализация. Принадлежность к человечеству дается через тоску, унижение и круглое сиротство, давайте обзовем это экзистенциальным одиночеством, чтобы не было так гадко.
И мой же голос говорит: «а ты не реагируй» и «а ты дай сдачи», — у нас с мамой голоса похожи, и я узнаю в себе маму. Но теперь это мой ребенок проходит через опыт унижения и сиротства, сама проходила, да, но себя не так жалко.
Я во втором классе научилась предельному отчаянию – когда не страшно умереть, потому что унижение хуже. Когда одноклассники читают в твоих озверевших октябрятских глазах готовность растерзать их голыми руками и сожрать молочными зубами. Когда ты оставляешь все позади и выходишь хладнокровно убивать и умирать без сожаления. И пусть радуется школа номер шестьдесят три с политехническим уклоном, что Господь не дал тебе ни сил, ни большой базуки, ни даже мало-мальского травматического пистолета, потому что ты разнесла бы эту халабуду вдребезги и пополам, и полетели бы клочки по соседним галактикам. Потому что одна отчаявшаяся второклассница вмещает в себе достаточно ненависти, чтобы расфигачить солнечную систему: кто не спрятался – я не виновата. Спросите меня, откуда берется Коламбайн скул и почему я против свободной продажи оружия.
А ты не торопись его бить, говорю я, он ведет себя абсолютно неправильно, согласна, но он по-другому не умеет, а мы с тобой будем учиться по-другому.
Нет, я могу научить ребенка тому, чему научилась сама.
Ничем не дорожить, ненавидеть страстно, бить безжалостно и быть готовым к смерти, потому что когда тебе нечего терять, ты неуязвим.
Но это не мамина работа.
Мамина – наоборот.
Читать книгу
Психологическая повесть в рассказах – о детстве, школе и ненависти. Опубликована в издательстве «ПРОЗАиК»
Подходит читателям 13–16 лет.
Дай сдачи
- Мам.
- Ну.
- Я больше не пойду в школу.
- Что случилось?
- Ничего, просто не пойду.
- Для «не пойду» должны быть причины.
- Мне надоело.
Чтобы он сказал, в чем дело, его, наверное, надо пытать. Надо вытягивать из него каждое слово клещами. Или задействовать навыки активного слушанья, ёпрст, надо следить за каждым своим словом и сочувственно глядеть, и тогда, может быть, когда я окончательно потеряю терпение и соберусь заорать «долго ты мне еще голову морочить будешь, выкладывай уже, что там у тебя стряслось» — он, запинаясь на каждом слове, расскажет, наконец, что Женька Гладких его уже достал, а Татьяна Владимировна тоже достала. Что Гладких дразнит его и бьет каждый день, а Татьяна Владимировна говорит «бестолочи» и «придурки лагерные», обещает, что они всем классом станут бомжами и дворниками, что никогда не сдадут ЕГЭ и ГИА, что не поступят даже в заборостроительный колледж и вообще ничтожества.
Собрание. «Ну что вам сказать? Ну плохо. Как всегда. Ничего не знает. Ничего не делает».
«Ребенок, давай я тебя заберу на экстернат?» — «Не хочу, у меня в классе друзья». – «Ты в школу общаться, что ли, ходишь?» — «А что там еще делать?»
«Елена Ивановна, ваш Женя все время к моему Илье пристает». – «А я что с ним сделаю? Отец его порет каждую неделю, а он хоть бы хны».
«Татьяна Владимировна, ну может, не стоит каждый урок им говорить, что они никуда не поступят?» — «Анастасия Викторовна, но вы же видите, какой контингент в этом классе».
«Женя, что тебе от Ильи нужно?» — «А пусть он мне за базар ответит». – «Как ответит?» — «Ну пусть он мне за базар ответит». Глаза туманные, полупьяные, на устах улыбка, и качается с ноги на ногу, туда-сюда, туда-сюда.
У меня уже нет гнева – всех убить, одной остаться, всех порвать, как Тузик грелку. Нет гнева, нет ярости, нет сил, только тоска.
Я выросла и выгородила себе пространство жизни, где Татьяна Владимировна мне встречается только на собрании, а мама Гладких только в маршрутке. А Бирюкова, Иванова и Иванцова вообще не встречаются.
Но теперь оно аукнулось детьми. Это называется социализация. Принадлежность к человечеству дается через тоску, унижение и круглое сиротство, давайте обзовем это экзистенциальным одиночеством, чтобы не было так гадко.
И мой же голос говорит: «а ты не реагируй» и «а ты дай сдачи», — у нас с мамой голоса похожи, и я узнаю в себе маму. Но теперь это мой ребенок проходит через опыт унижения и сиротства, сама проходила, да, но себя не так жалко.
А ты не торопись его бить, говорю я, он ведет себя абсолютно неправильно, согласна, но он по-другому не умеет, а мы с тобой будем учиться по-другому.
Нет, я могу научить ребенка тому, чему научилась сама.
Ничем не дорожить, ненавидеть страстно, бить безжалостно и быть готовым к смерти, потому что когда тебе нечего терять, ты неуязвим.
Но это не мамина работа.
Мамина – наоборот.
Комментариев нет:
Отправить комментарий